Десятая глава Евгения Онегина

«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

СОЖЖЕННАЯГЛАВА

опытреконструкцииформы

 I

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

Кпротивочувствию привычен,

Аразуменьем ограничен,

Лозойотеческой крещен

Ибарабаном просвещен –

Онкак противник изуверства

Смягчилстаринный произвол

Иперестройку произвел:

Ввелэполеты, министерства,

Тьмукомитетов учредил,

Афран-масонов запретил.

 II

Его мы очень смирным знали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У Бонапартова шатра,

Ичашу бранного позора

Приокропленьи договора

Царьна глазах Европы всей

Пилза своих учителей.

Бессильямутная година,

Бесславнойзлости пелена –

Тильзит!– тобой затенена

Громовполтавских годовщина.

Ужельфранцуз неуязвим,

Имы спасуем перед ним?

III

Гроза Двенадцатого года

Настала. Кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима, иль Русский Бог?

Ревнивыйропот ополченья

(Примеробщественного мненья)?

Молениямонастырей?

ПожарМосквы? Ennui* степей?

Ильнеуступчивый Кутузов,

Стерпевшийпри Бородине,

Чтобнаконец к Березине

По-свойскипроводить французов,

Хотяказалось им – вот-вот

Колосскачнувшийся падет.

* тоска (фр.)

 IV

Но Бог помог. Стал ропот ниже.

И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже,

А русский царь – главой царей.

Ичто ж? Мятежная столица

Непочернела, как вдовица.

Несокрушили алтари

Российскиебогатыри.

Обозовне обременяя,

Чредоютриумфальных врат

Неслинатруженный булат,

Освобожденьепредвкушая,

Имилость царскую потом

Заелибарским пирогом.

 V

И чем жирнее, тем тяжеле.

О русский глупый наш народ,

Скажи, зачем ты в самом деле

Ивпрямь свободен без свобод?

Гдебыли русские палатки,

Тамбудут русские порядки, –

Кудаж влачишь ты свой ярем

Отбунта к бунту? И зачем?

Ответь,каким еще кумирам

Незнаемым– под плеть и нож

Приплодобильный принесешь?

Чтодвижет православным миром,

Вертянесмазанную ось?

Иточно эхо донеслось:

VI

Авось!.. О Шиболет народный,

Тебе б я оду посвятил,

Но стихоплет великородный

Меня уже предупредил.

ВернуласьФранция к Бурбону.

Моря достались Албиону,

Свобода– ляху. Ну а нам –

Восторгпровинциальных дам

Дадидактические оды.

Авось,когда-нибудь потом

Вослединым и мы войдем

Подсвод пленительной свободы,

Ипросвещения венец

Нанас натянут, наконец.

 VII

Авось, аренды забывая,

Ханжа запрется в монастырь;

Авось, по манью Николая

Семействам возвратит Сибирь

Когок прощению представят;

Авось, дороги нам исправят;

Авось,цензуре надоест

Охотак перемене мест;

Авось,раба возлюбит барин;

Авось,газетный патриот

Самза собою подотрет;

Булгаринстанет невульгарен...

Авось,– про то слыхали вы –

Нетронет матушки-Москвы

 VIII

Сей муж судьбы, сей странник бранный,

Пред кем унизились цари,

Сей всадник, Папою венчанный,

Исчезнувший как тень зари.

Измучен казниюпокоя,

Осмеян прозвищем героя,

Встречая пенные валы

Рукоплесканийи хулы,

НаперсникМарса, а не Феба,

Угас,прикованный к скале,

Кактот, кто даровал земле

Огонь,похищенный у неба.

Временминувших Робинзон,

Онслушал гул иных времен.

 IX

Тряслися грозно Пиренеи,

Волкан Неаполя пылал,

Безрукий князь друзьям Мореи

Из Кишинева уж мигал.

Бурбонсменил обивку трона.

Кинжал Лувеля, тень Бертона,

Кортесовкаверзных картечь –

Моглибы нас и остеречь...

. .  .  . .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .

. .  .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .  .  .

. .  .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .  .  .

. .  .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .  .  .

. .  .  . .  .  . .  .  . .  .  . .  .  .  .

. .  .  . .  . .  . .  .  . .  .  . .  .  .

X

– Я всех уйму с моим народом! –

Наш царь в Конгрессе говорил,

Нобыл обижен мимоходом,

Ивосвояси укатил.

Дивись,народ! Монарх кочует,

А про тебя и в ус не дует.

Ты, Аракчеевский холоп,

Сталпопечителем Европ.

ВЛитве, Эстляндии и Польше

Тычуткий страж чужих свобод,

Законодательзимних мод…

Азимы русские все дольше.

УймешьВаршаву и Париж,

НоЦарство Божие проспишь.

XI

Потешный полк Петра Титана,

Дружина старых усачей,

Предавших некогда тирана

Свирепой шайке палачей,

Жестокосердногопаяца

Изгнавс Семеновского плаца,

Непогуляли от души –

Вложилив ножны палаши.

Вмолчании – за ротой рота –

Сошлиотхлынувшей волной

Иза казенною стеной

Прикрылискорбные ворота.

Иприказали запирать.

СвоихБастилий нам не брать.

 XII

Россия присмирела снова,

И пуще царь пошел кутить,

Но искра пламени инова

Уже издавна, может быть,

Подпеплом вольности роптала,

Воображеньераспаляла

Ивдруг стреляла угольком –

Токаламбуром, то стихом.

Зарягражданского пожара,

Тывсходишь с запада не вдруг –

Тиранзабудет свой испуг,

Гонимыхпублицистов пара

Всрок растолкает школяра,

Тот– воина...Etcetera.

 XIII

У них свои бывали сходки.

Они за чашею вина,

Они за рюмкой русской водки

Судили труд Карамзина

Спатриотических позиций.

СлавянскийБрут румянолицый

Залогспасения страны

Искалв преданьях старины.

Инаходя немало смысла

Вустройстве древнем, вечевом,

Онславил Новгород, а в нем

НеРюрика, но Гостомысла.

Аболе прочих был любим

Поборниквольности Вадим.

 XIV

Витийством резким знамениты

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Никиты,

У осторожного Ильи,

Ив рассуждении свободном

Обуправлении народном

Ониценили выше слов

Резонотточенных штыков,

НоРобеспьерово наследство

Ихне смущало потому,

Чтопросвещенному уму

Данож избрать и цель, и средство...

Ирусских правд неверный рой

Ужекружился над Невой.

 XV

Друг Марса, Вакха и Венеры

Им дерзко Лунин предлагал

Свои решительные меры

И вдохновенно бормотал.

Читал свои Ноэли Пушкин.

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал

Цареубийственный кинжал.

Одну Россию в мире видя,

Преследуя свой идеал,

Хромой Тургенев им внимал,

И цепи рабства ненавидя,

Предвидел в сей толпе дворян

Освободителей крестьян.

 XVI

Так было над Невою льдистой,

Но там, где ранее весна

Блестит над Каменкой тенистой

И над холмами Тульчина,

Где Витгенштейновы дружины

Днепром подмытые равнины

И степи Буга облегли,

Дела иные уж пошли.

Там Пестель медлил, выжидая,

И рать Раевский набирал,

Холоднокровный генерал,

И Муравьев, его склоняя,

Напором дерзости и сил

Минуту вспышки торопил.

 XVII

Сначала эти заговоры

Между Лафитом и Клико,

Лишь были дружеские споры,

И не входила глубоко

В сердца мятежная наука.

Все это было только скука,

Безделье молодых умов,

Забавы взрослых шалунов.

Норок над ветряной Украйной,

Казалось, в пику шалунам

Ужевязал узлы к узлам,

И постепенно сетью тайной

МятежРоссию оплетал.

Наш царь дремал...

1829 (?) – 1830

1980 – 2009

ОПЫТ «КОММЕНТАРИЯ ОТ МИСТИФИКАТОРА»

Предлагаемый читателю текст сожженной главы «Евгения Онегина» обнаружен нами в тайнике одного из петербургских особняков (так называемом «Доме Лукини») в 1980 году.

Начальная его расшифровка была опубликована в первой книжке журнала «Знамя» за 1987 год. Предисловие к этой публикации написал Давид Самойлов. Следующий, несколько уточненный вариант главы, появился в одном из номеров полуподпольной демократической газеты «Невский курьер» (Ленинград, 19 марта 1990 г.). Третий, существенно отличающийся от предыдущих, издан уже в Петербурге (№ 4 журнала «Русская виза», осень 1994 г.). Четвертый – в московской «Новой газете» (№ 22) летом 1998 г. Пятая (я наивно полагал, что окончательная) редакция вышла отдельной книжкой в Иркутске в 1999 г.

Строки и слова, выделенные полужирным прямым шрифтом, дошли в виде пушкинского шифра или в черновых записях, и известны российскому читателю уже около века. Полужирным курсивом выделены стихи, заимствованные из других стихотворных произведений Пушкина. 

Седьмой и восьмой стихи IV строфы в прочтены по моей просьбе Давидом Самойловым, пятый и шестой стихи V строфы Александром Анно, а седьмой стих XI строфы Олегом Хлебниковым.

Седьмой стих Х строфы «Ты, А. холоп» традиционно расшифровывается «Ты, Александровский холоп», но если речь здесь о народе, то, очевидно, читать надо «Ты, Аракчеевский холоп».

Четвертый стих XIII строфы был угадан историком Д.Н.Альшицем еще в середине ХХ века.

В строфе XVI третье слово десятого стиха и первое слово тринадцатого стиха разобраны по ранее известному черновику Пушкина.

Еще справка: «Дом Лукини» – Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом). Тайник в нем – комната-сейф, бывшая золотая кладовая таможни, для которой архитектор И.Ф.Лукини в пушкинское еще время и возвел это здание на Малой Неве у стрелки Васильевского острова. Здесь до недавнего времени хранились пушкинские рукописи (теперь они переведены в отдельный флигель во дворе Пушкинского Дома).

В этой комнате в советское время рифмы сами лезли на ум.

А. Ч.

P.S. Таким могло быть послесловие, если б мы поставили себе целью изготовить подделку, или, как говорили в позапрошлом веке, – пастиш Х главы «Евгения Онегина».

ПАРАДОКСЫ «СЛАВНОЙ ХРОНИКИ»

В конце тысячелетия мистифицировать читателя было и скучно, и глупо. И, значит, теперь надо рассказать, как появилась эта странная (для меня самого) и кощунственная (как оказалось после, – для многих) идея реконструкции сожженной Десятой главы «Евгения Онегина».

Вопрос, а зачем потребовалось шифровать текст и сжигать его беловик, первым в пушкинистике поставил С.А.Фомичев. (Произошло это только в 2003 г.) И сам же на него убедительно ответил. Десятая глава писалась в окруженном холерными карантинами Болдине, а по опыту кавказской поездки Пушкин знал, что почту у господ проезжающих в таких случаях изымают, прокалывают и обкуривают (значит, могут вскрыть и в целях профилактики прочитать). Болдинские рукописи не проколоты, а, следовательно, и не обкурены. Но поэт предпочел перестраховаться – накормить тайными листами деревенский камин, а неудобочитаемую шифровку спрятать среди черновиков.

О Десятой главе мы знаем и много, и мало.

Декабрист М.В.Юзефович вспоминал, что в 1829 г. Пушкин на Кавказе в походной палатке «…объяснял нам довольно подробно все, что входило в первоначальный замысел, по которому, между прочим, Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов».

Понятно, что речь шла об уже оставленном замысле. (Потому-то декабрист и называет его «первоначальным».)

19 декабря 1830 г. Петр Андреевич Вяземский помечает в дневнике:

«Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок и 9 главу Онегина. Ею и кончает; из 10-й предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе и следующих. Славная хроника… У вдохновенного Никиты, У осторожного Ильи...»

«Третьего дня» – это через день после пятой годовщины восстания на Сенатской. Осторожность дневниковой записи Вяземского выдает пишущего: у Пушкина полоса политических неприятностей, не хватает, чтобы до правительства дошло это.

Еще мы знаем несколько фраз Александра Ивановича Тургенева, брошенных им вместе с шестью стихами из «славной хроники» в письме к брату Николаю Ивановичу. Письмо шло из Мюнхена в Лондон, так что перлюстрации можно было не бояться.

Прибавим к этому лаконичную помету («19 окт<ября> сожж<ена> Х песнь») в датированной 20 октября 1830 г. рукописи «Метели», и другую («в X песнь») на полях черновика «Путешествия Онегина» против стихов:

Уж он Европу ненавидит

С ее политикой сухой –

И обратим внимание не замеченную исследователями маргиналию в беловой рукописи IV главы. Под XLVI строфой читаем: «Смотр. Х». (Конец четвертой главы писался как раз в конце рокового 1825 и в первых числах января 1826 г.)

До нас дошли три черновых, не отделанных строфы (по ныне принятой нумерации XV–XVII, писанные на бумаге болдинского периода) да зашифрованный лист с  шестьюдесятью тремя стихами первых шестнадцати строф. (Он вместе с другими пушкинскими бумагами был пожертвован в Академию наук вдовой Л.Н.Майкова в 1904 г.) Ключом к истинному порядку этих бессвязных на первый взгляд стихов оказались симметрично расположенные на листе строки с вольной самоцитатой из стихотворения «Герой», написанного в Москве 29 сентября того же 1830 г. В «Герое» эти строки звучат так:

Все он, все он – пришлец сей бранный,

Пред кем унизились цари,

Сей ратник, вольностью венчанный,

Исчезнувший, как тень зари.

И еще одна чуть измененная строка из этих стихов попала в онегинский текст: «Измучен казнию покоя». В «Герое»:

…Не там, где на скалу свою

Сев, мучим казнию покоя,

Осмеян прозвищем героя,

Он угасает недвижим,

Плащом закрывшись боевым…

Считается, что Пушкин оказался аховым шифровальщиком: в одних случаях перед нами по четыре стиха каждой из шестнадцати строф (набросок семнадцатой строфы известен по черновику), в других по три или по пять. «Лишний» стих пушкинисты старших поколений сочли по местоположению в строфе девятым. Казалось просто невероятным, что в одну недостающую строку можно уложить все надежды на возвращение декабристов из Сибири:

Авось, аренды забывая,

Ханжа запрется в монастырь;

Авось, по манью Николая

Семействам возвратит Сибирь…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Авось, дороги нам исправят;

Одной из задач моей реконструкции формы было, в частности, показать, что, шифруя последовательно, можно перепутать пятый стих с шестым, но не пятый с девятым.

Восстановим последовательность пушкинской шифровки.

У согнутого пополам листа с каждой его стороны по две страницы. Оборотом этого листа Пушкин не воспользовался, значит, будем говорить только о двух страницах одного разворота.

Шифровка и дешифровка – вещи прямо обратные. Авторы, писавшие о расшифровке Десятой главы, как правило, сообщали, как надо пользоваться этим шифром. Но даже когда под руками есть факсимильное воспроизведение, разобраться в этом не так-то просто. Вот как выглядит инструкция по пользованию онегинским шифром под пером Юрия Михайловича Лотмана: «…П.О.Морозов, обнаружив в тексте строки, сходные со стихотворением Пушкина «Герой», предположил, что правильный порядок восстановится, если первый стих брать из нижней половины второго столбца, второй – из его же верхней половины, третий – из верхней первого и четвертый из нижней первого столбца. Затем операция продолжается в том же порядке» (Ю.М.Лотман. «Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин”, в книге А.С.Пушкин «Евгений Онегин», СПб, 2002, с. 607.)

Но все как раз наоборот: брать надо сначала верхний стих из правого столбца, потом верхний стих из его продолжения (ниже проведенной поэтом горизонтальной черты). Увы, непосредственно с пушкинскими рукописями Лотман никогда не работал, а пересказ чужих слов всегда чреват ошибками.

После открытия П.О.Морозова (1910 г.) нам, впрочем, не столь важно, как этот лист расшифровывается. Но важно, как он шифровался. Оказывается, что, исходя из текстологических особенностей и графики шифрованного текста, мы можем это проследить. Как ни странно, но такая работа не была сделана, что и породило ряд текстологически неоправданных гипотез.

Шифруя, поэт начал с верха правой страницы и последовательно выписал в столбик все первые стихи шестнадцати строф «славной хроники». Сделаем то же самое, предварительно пронумеровав строки (римская цифра будет обозначать номер строфы, арабская – номер стиха):

I-1.           Вл. слабый и лукавый

II-1.         Его мы очень смир знали

III-1.        Гроза 12 года

IV-1.        Но бог помог – стал ропот ниже

V-1.         И чем жирнее тем тяжеле.

VI-1.        Авось, о Шиболет народный

VII-1.       Авось аренды забывая

VIII-1.     Сей муж судьбы, сей странник бранный

IX-1.        Тряслися грозно Пиринеи –

X-1.         Я всех уйму с моим народом

XI-1.        Потешный полк Петра Титана

XII-1.      Р– снова присм–

XIII-1.     У них свои бывали сходки

XIV-1.     Витийством резким знамениты

XV-1.      Друг Марса, Вакха и Венеры

XVI-1.     Так было над Невою льдистой

Пушкин пишет крупным размашистым почерком. Он торопится, и потому мысль обгоняет перо. Вместо последней строки начинает было писать «Но т…». Спохватывается. Зачеркивает, ибо «Но там где ранее весна» – это уже второй стих шестнадцатой строфы. Просматривает список и обнаруживает ошибку в строке XII-1 (надо не «снова присмирела», а «присмирела снова»). Над словом «снова» поэт ставит цифру «2» и машинально дублирует первую букву слова Р<оссия>. Получается:

                                2

Р. Р– снова присм–[1]

Чем-то ему не угодил стих XIII-1. Зачеркнул слова «свои бывали». (Видимо, потому, что здесь «свои» – род ритмической затычки, и строка получается несколько аморфной.[2])

Подытожил список горизонтальной чертой. Но оказалось, что шестнадцать строк заняли сверху вниз три четверти страницы. Поэт начнет писать почти бисерным почерком ниже черты, но уместятся лишь девять строк:

I-2.           Плешивый щеголь враг труда

II-2.         Когда ненаши повара

III-2.        Наста– ктотут нам помог?

IV-2.        Искоро сило вещей

V-2.         ОР глуп наш н–

VI-2.        Тебеб яоду посвятил

VII-2.       Ханжа запрется в монастырь

VIII-2.     Предкем унизились З.

IX-2.        Волкан Неапол– пылал

Придется повернуть лист боком и перейти на поля. В левой колонке:

X-2.         Наш З в конгр говорил

XI-2.        Дружина старых усачей

XII-2.      И пуще З пошел кутить

XIII-2.     Они за чашею вина

В правой:

XIV-2.     Сбирались члены сей семьи

XV-2.      Тут Л. дерзко предлагал

XVI-2.     Но там где ране– весна

Теперь Пушкин поворачивает лист в первоначальное положение и переходит на левую страницу. Если писать убористо, это можно делать в две колонки. Поэт начал с левой:

I-3.           Нечаянно пригретый славой

II-3.         Орла двуглавого щипали

III-3.        Остервенение народа

IV-3.        Мы очутилися в П–

V-3.         Скажи зачем ты в самделе

VI-3.        Но стихоплет Великородный

VII-3.       Авось по манью –

VIII-3.     Сей всадник Папою венчанный

IX-3.        Безрукий К. друзьям Мореи

----           А про тебя и в ус недует

XI-3.        Предавших некогда –

XII-3.      Но искра пламени инова

XIII-3.     Они за рюмкой русской водки

XIV-3.     У беспокойного Никиты

XV-3.      Свои решительные меры

XVI-3.     Блестит над К. тенистой

I-4.           Над нами З–вал тогда

II-4.         У Б– шатра

III-4.        Б., зима иль Р. Б.

IV-4.        А Р. З. главой З.

V-4          стих пропущен, но интервала нет

VI-4.        Меня уже предупредил

VII-4.       Семействам возвратит С

VIII-4.     Исчезнувший как тень зари

IX-4.        Из К. уж мигал

---            Ты А. холоп

XI-4.        Свирепой шайке палаче–

XII-4.      Уже издавна может быть

Во всем этом столбце межстрочные интервалы на удивление равны. Это говорит о том, что Пушкин вслед за третьими тут же стал выписывать четвертые стихи всех шестнадцати строф.

На месте стихов X-3 и X-4 записаны стихи X-6 и X-7. Ошибка позволяет нам увидеть, как именно Пушкин составлял свой шифр. Владимр Набоков прав: Пушкин шифровал «из головы». Можно, конечно, допустить, что первые шестнадцать титульных стихов он выписал из беловика (проборматывать всю строфу – занятие длительное и нудное), но это не доказуемо.

Рукопись у него, конечно, была (иначе как бы он ее сжег в лицейскую годовщину)? Но поэты в подобных навязанных им обстоятельствами ситуациях, весьма ленивы.

Если б он сверялся с беловиком, он не начал бы выписывать вместо первого стиха XVI строфы второй, не пропустил бы четвертый стих V строфы, и, главное, не продублировал бы собственную ошибку в шифре X строфы. При повторном обращении к рукописи эти погрешности тут же бы и обнаружились. (В таких случаях говорят, что снаряд дважды в одну воронку не падает.) Очевидно, что поэт работал «из головы», сверяясь только с собственным шифром: он прочитывал стих в верхней части колонки и по памяти записывал в нижнюю часть следующий за ним. Потому-то однажды заменив X-3 на X-6, он должен был и вместо X-4 записать X-7.

Четвертые стихи строф XIII – XVI Пушкин почему-то не записал (хотя место на листе оставалось), но перешел в правую колонку той же левой страницы и внес еще четыре стиха:

VI-6 (?).                  Моря достались Албиону

VII-6 (?). Авось дороги нам испр.

VIII-5 (?).                Измучен казнию покоя

IX-6 (?).                  Кинжал Л тень Б

Считается, что до нас дошел только первый лист шифра, а два (или даже три) последующих пошли в клетку к попугаям, ибо пушкинские наследники не понимали, зачем надо хранить всю эту галиматью из разрозненных и явно бессмысленных строк.

Увы, второго и третьего листа просто не было. В противном случае поэт должен был сначала дописать четыре недостающих четвертых стиха четырех последних строф. Но он выписывает в новый столбец шестые (или, как предположил С.А.Фомичев, пятые) стихи VI–IX строф.

Это означает, что система порушена самим шифровальщиком. И дальше шифровать уже невозможно. Поэт устал заниматься криптографией, делом для него явно нетворческим.

Он понадеялся на собственную память. И, кажется, не ошибся: во всяком случае Вяземский, Тургенев, Катенин и, надо полагать, Жуковский Десятую главу все-таки услышали.

Согнутый пополам лист толстой желтоватой бумаги, на обороте которого отпечатались чернила от другого, некогда положенного под него, но утраченного, не давал покоя историку Натану Эйдельману: «Ну ведь читают же криминалисты по одним лишь продавам на бумаге!»

Увы, бумага пушкинского времени груба и толста, а гусиное перо слишком нежный инструмент. Но, как я понимаю сегодня, если мы когда-то по продавам или зеркальному оттиску и прочитаем тот лист, который был подложен под лист с онегинским шифром, текст Десятой главы мы здесь вряд ли обнаружим.

*     *     *

Валентин Берестов заметил, что «свободный роман» начинается и заканчивается одним и тем же словом: «Мой дядя...» – «… как я с Онегиным моим». Подобным образом окольцована и Десятая глава. Она начинается и заканчивается Александром I. И последняя строчка отсылает нас к четырем первым: «Наш царь дремал...» – «Властитель слабый и лукавый /.../ над нами царствовал тогда...» Личное сменилось общественным, и в обратной перспективе Десятой главы местоимение первого лица, поменяв число, стало множественным.

Если поверить св